глагол

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ

Предыдущий номер "Глагола" все-таки был замечен. Это радует. В том числе и авторов.
За прошедший месяц произошло несколько событий (у кого - больше, у кого - меньше), но главное в литературной жизни города - приезд 7 февраля Андрея Георгиевича Битова, известного писателя. Кто не читал - рекомендуем следующие его книги: "Пушкинский дом", "Улетающий Монахов", "Кавказский пленник", "Оглашенные". Можно и не читать. Все равно: приезд автора такого уровня - событие.
Битов приезжал не просто погостить, а представил новый литературный журнал "Волшебный фонарь", вернее - его "пилотный" номер. Вместе с ним приезжала и издатель журнала, известная поэтесса Анна Бердичевская. После представления журнала "Клуб молодых литераторов" представил на суд собравшихся (в кафе "Автограф" были не только столичные гости) свои произведения. Павел Мозговой, Инга Гаак, Николай Высотин, Екатерина Сорри, Павел Слюняев и Александра Белова - имена в нашем городе слышимые. Теперь и Битов "знает наших". Это хорошо.
Понравился настрой вечера - добрый, чуть с ностальгической ноткой. Завершил вечер КСП "Диалог" с песнями. Такие дела…
Вообще - планов у КМЛ хватает. В конце февраля - начале марта в кафе "Автограф" (лю-би-мое наше место!) должон состояться большой вечер литературной пародии. Кто знает - что такое пародия, кто любит стихи и гениальных поэтов двадцатого века - милости просим. Неоднозначное будет действо, смеем уверить.
По-прежнему - во главу угла нашей газеты ставится Слово. Потому что никто из нашей редакции не знает чего-либо более сильного, чем эта вещь. Сами знаете - в начале было Слово. Хотелось бы, конечно, порадовать наших читателей "бумажным" вариантом нашей газеты. Поэтому мы обращаемся ко всем вам, уважаемые (особенно к тем, кто может помочь материально), - меценатство на Руси всегда ценилось. Если вы внесете свою лепту в нас, в нашу газету, в наше творчество, - имя ваше останется в сердцах авторов и читателей надолго. Спешите делать добро, помогите нам (авторам и читателям) встретиться. Адреса и телефоны есть на этом сайте.
Ну, а в этом, следующем номере "Глагола" - известные и не очень фамилии, которые (мы уверены) станут со временем именами. Читайте.
Редакция

Наталья СИМОНОВА
ВСПЫШКА СЧАСТЬЯ

В детстве в нашем доме часто звучала пластинка Анны Герман. На ней были не только песни. Она читала стихи, делилась своим ощущением жизни: человек должен уметь замечать в своем сером будничном дне маленькие вспышки счастья. Значение этих слов я вспомнила и поняла гораздо позже.
Стоял холодный солнечный день поздней осени. Природа, готовясь надеть зимний наряд, порывами ветра срывала с деревьев последние желтые листья. Ты медленно шел, толкая впереди себя мою инвалидную коляску. Мы болтали о всякой ерунде. И тут я поймала себя на мысли, что каждая встреча с тобой для меня - та маленькая вспышка счастья, о которой говорила Анна Герман.
Этими вспышками, сохраненными в сердце, я буду жить всю долгую зиму.

***
А. Конкину

Острее чувствует душа поэта,
Художник по-иному видит мир.
Сейчас никто не думает об этом,
И деньги, власть - единственный кумир.
А мы с тобою, друг, творим и дышим,
И пишем: ты - картины, я - стихи,
Надеясь, что когда-нибудь услышат,
Нас те, которые глухи.

***
Прости за то, что не хвалю,
А критику ты заслужила.
Избиты образы давно,
Хоть душу, может быть, вложила.
Работу все ж не оставляй,
Ищи свое лицо в искусстве.
Пирог поэзии вкусней,
Когда замешан он на чувстве.

***
Сильные духом люди,
Им наплевать на себя.
Им не страшно, что в жизни будет.
Что бы ни было - это судьба.
Они за право "сражаться"
Готовы - до хрипоты!
И силой, и волей духа -
Сбываются их мечты.

Олеся АБЕРЛЕ
СНОВА РВУСЬ К ПОЕЗДАМ...

***
Снова рвусь к поездам, как к последней надежде на чудо.
Убежать от себя, от разлук, от друзей, от беды.
Ты - мое наважденье - казалось, присутствуешь всюду
И в грозе за окном. В каждой капле холодной воды,
Что срывается с неба и яростно в окна стучится.
В теплых сумерках летних, сползающих медленно с крыш.
В неоконченных фразах чужих, в улетающих птицах,
В вечном гомоне улиц...А ты почему-то молчишь..
Как живешь ты в том городе? Ярком. Далеком отсюда.
Любишь дождь, иногда говоришь невпопад...
Я спешу к поездам, в безрассудной надежде на чудо.
Чтоб сбежать от себя, а потом возвратиться назад...

***
Мое одиночество тихое, мудрое
И верное, словно дворовый щенок.
Меня обнимает ночами, под утро
Свернется клубком на постели у ног.
Мое одиночество томное, светлое
Янтарно тягучее, с запахом гроз.
Меня заполняет как комнату ветром,
Как дальние странствия стуком колес.
Твое одиночество - синие сумерки,
Сухое вино, никотиновый чад
Дорожные нити, в глазах две безуминки,
И та же бессонная грусть по ночам.

***
Небо, корчась от боли, обрушит на землю потоки дождя
И с изяществом змей они к стеклам прижмутся оконным.
Я не помню - каким этот мир был тогда, без тебя.
Я не знаю, каким будет он, когда ты станешь мне посторонним.
Но пока я живу этим днем, на часы и минуты дробя
Время то, что отпущено нам кем-то свыше так жадно.
Я не знаю, каким станет мир без тебя,
Я не знаю пока.. только не говори мне…пожалуйста..

Владимир КОНОНОВ
ВСЕ ПО...ХРОНОСУ

***
Смешная суета - словами на слова
Борьба, в которой смысла - ни на грош
И я, не раз использовавший ложь,
На правду предъявляю вновь права.
Опять иду по этому пути
Внутри мне отвечает тишина -
Что мир таков, какая пелена…
А чистый взгляд непросто обрести,
Понятно стало с некоторых пор
Что сам себе причина из причин
Событий. Женщин и мужчин
Влечет друг к другу, словно на костер
В начале все так чинно - вон из кожи,
Уроки технологии продаж,
Улыбки, обольщения кураж
Ну, кто же устоять пред этим сможет?
Но далее - влюбленность палачей
Откуда-то берется как ни странно...
На поле битвы кухни или ванной
Уныло гаснет романтизм свечей
……………………

***
Он, слыша голос твой, молился на портрет
И не скрывал безумья своего.
Не видя в отчуждении никого,
Менял в раздумье цвет у сигарет.
День проходил за днем, но та же масть,
Пугала постоянством - ночь в бреду…
Но не идти не мог, не в поводу,
С рожденья увлечен раблезианством.
Усталость, бесконечность эпистОл валили с ног,
вдаль увлекая стройность величин
И принимая женщин за мужчин
Он подводил неверности итог.
Соизмеряя черное и Уайт
Желая равноправия сторон
Под новым "ником" заходил на сайт
Там находя надежды Рубикон
И, даже перейдя любви рубеж,
Не оставлял разрушенных надежд.

***
Все течет, все меняется
Прошлое стало сном
Разум мой развлекается
Вспоминая о том,
Что когда-то наивности
Полон, верил всему
И, увы, Вашей милости
Лучше быть одному
Ни к чему доказательства
Потаенных обид
Торжества - это празднества
Тех, кто вновь не забыт
Я накормлен печалями
По уходам, в туман
Мы скрываться не чаяли
Это самообман
Направление вектора
Не уходит в кольцо
Дальний путь, в частном секторе
С изумрудным венцом
Жизнь намного приятнее
Без скитаний в аду
Как бы, так вот, повнятнее?
- не пойду, в поводу!
Жизнь - Лила бесконечная
В рамках тела лишь век
Да и с ним можно к вечности
Обеспечить побег
Сон без сна - осознание
Сон без сна - просто явь
Обратите внимание
Кто по Хроносу вплавь
Можно вдоль, можно поперек
Можно вверх или вниз
Чем-то схоже течение рек
С получением ВИЗ
Развлечение со временем
Перекресток дорог
Лбом, виском или теменем
Ты познаешь урок
Многомерна пространственность
И река глубока
Расскажите про нравственность
Мне дружище Паскаль
Есть, конечно, различие
Где Непал, где Тибет
Просветленье - величие
И… - никого рядом нет!

Анастасия ИЛЬЯЕВА
НАДЕЖДА УХОДИТ

Окна в палате были распахнуты настежь, но это не спасало от жары. И врачи, и пациенты были измучены духотой и передвигались по коридору, медленно покачиваясь, как бурые водоросли на морском дне. Запах дезинфекции становился невыносимым.
Кровать Надежды стояла в самом дальнем от окна углу. Белая ширма с тоскливыми серыми пятнами наверху слева отгораживала ее от равнодушных взглядов ходячих соседей по палате. Надежде был виден лишь кусочек оконной створки, в котором отражались растущие у больницы сосны, но, отраженные, они были зыбкими и нереальными, как во сне.
"Неужели они не понимают, что мне тоже нужно смотреть в окно! Видеть сосны, траву, асфальт, проезжающие мимо разноцветные машины… И почему в больницах не заведут цветное постельное белье? Мне так надоело это "белое безмолвие" вокруг, кричащее следами прошлых больных! Сразу начинаешь гадать, кто мог оставить это буроватое пятно на пододеяльнике? Какой у этого человека был диагноз? Какой характер? Грустил ли он, лежа здесь, или ему было все равно? Так, за этими мыслями отвлекаешься от драгоценных минут ощущения себя в этом мире".
С улицы уже который день долетали пронзительные звуки губной гармошки. Они звучали то близко, то далеко, и Надежда гадала, кто же это может играть в такую жару? Сидит ли он на крыльце своего дома или ходит по городу и играет?
В этот день Надежда решила, что встанет и посмотрит, кто он, этот музыкант. И как только она подумала об этом, то поняла, что уже идет по длинному больничному коридору к двери, ведущей к выходу, к свободе. Надежда не смогла вспомнить, как избавилась от капельницы, как выпуталась из кокона проводов, привязавших ее тело к жизни. "Это так банально и скучно, вот и не помню" - решила она.
Она шла, с интересом оглядываясь вокруг. Даже мрачный коридор казался ей чем-то новым, давно не виденным. Никто не обращал на нее внимания. Даже охранник на стульчике у выхода не оторвался от кроссворда, когда Надежда тихо проскользнула мимо.
На улице были долгожданные сосны, трава, асфальт в трещинах. За лесом по шоссе сновали красные, синие, серебристые автомобили.
Надежда пошла в ту сторону, куда ее манили звуки губной гармошки, сейчас резкие и надрывные, как стенания родственников покойного.
Действительно, покойного… Вон там, на кладбище небольшая кучка людей - кого-то хоронят. Гроб как раз опускали в могилу. Скоро могильщики установят дешевый памятник, а пока он стоял в сторонке, привалившись к воткнутым в землю секциям будущей ограды.
Надежда с любопытством начала рассматривать лицо на памятнике. И тут же расстроилась: этот снимок она не любила. Вообще, не надо было тогда фотографироваться, настроение было - хуже некуда. Но фотограф! Такой обаятельный! Как он ее назвал? "Красавица!" - вот как. Однако веселее не стало, а дурацкая фотография осталась на всю жизнь. "А теперь и на всю смерть" - вздохнула Надежда и пошла дальше.
А губная гармошка звала за собой. Ее звуки то волновали из дальней дали, то острыми, как нож нотами нарезали душу ломтиками, как колбасу к праздничному столу. И каждый ломтик Надеждиной души готов был следовать за плачущей, как ребенок мелодией на край света.
А ребенок плакал от какой-то смутной младенческой беды. И женщина в бежевом пальто качала и качала коляску. Надежда, проходя мимо, взглянула на это светящееся нежностью лицо и улыбнулась. Мама. Именно такой и запомнилась мама Надежде: мягкой, ласковой, немного усталой. "А в коляске, значит, я?" - Надежда заглянула в уютную глубину коляски. Темноглазый, уморительный младенец переводил дыхание, чтобы в следующий миг продолжить свои претензии к этому миру. "Какая я была славная в детстве!" - довольно подумала Надежда.
А мелодия то почти умолкала до еле слышного шороха волн, то резко вспарывала воздух криками чаек. Надежда вдохнула ветерок, наполненный солью, запахами водорослей и разогретых под солнцем камней. Юноша и девушка целовались, стоя по колено в прибое, не замечая никого вокруг. Надежда счастливо улыбнулась - она помнила этот поцелуй, свой первый поцелуй, первую сумасбродную, немного детскую любовь.
Парень оторвался от губ девушки, запрокинул голову, что-то прокричал солнцу и небу от переполнявшего его восторга. Потом схватил за руку Надежду, Надежду-подростка, и они бросились бежать вдоль берега, как пара счастливых, глупых жеребят.
Надежда пошла дальше. Музыка стала тише, но ближе, и женщина приготовилась увидеть самого музыканта. "Я знаю, что он ждет меня, вон за тем поворотом, что играет он лишь для меня одной. А все другие возможно и не слышат ничего". Так думала Надежда, и желтые листья шуршали под ее ногами, и снег засыпал улицы ее родного городка, и ручейки талой воды бежали с ней наперегонки к тому самому повороту, за которым ждал ее музыкант.
Она увидела его и тут же узнала. Это был тот самый парень, которым Надежда-пятиклашка восхищалась в школе. Высокий старшеклассник, выпуск не за горами, смотрит на всех свысока. Он всегда носил темно-зеленый пиджак и голубые джинсы, на носу - модные очки в тонкой металлической оправе. Надежда не знала ни его имени, ни в каком именно он классе. Она была уверена, что он отличник и идет на медаль, а после школы непременно поедет поступать в Москву.
И вот этот парень, отложив губную гармошку, стоял и улыбался Надежде, а потом медленно развел в стороны руки, будто, чтобы обнять ее, и сказал: "Здравствуй!"

Екатерина СОРРИ
МАГИЯ ПОНАРОШКУ
(новелла вторая из цикла "Сны и тени")

Старая Квакша в 1959 году была с виду захолустным, ничем не примечательным и довольно грязным городишком, похожим, скорее, на разросшуюся деревню; вся утыканная почерневшими от вре-мени одноэтажными домишками, с кривыми узкими улочками и единственной площадью с единствен-ным же на ней каменным трехэтажным зданием горисполкома, бесстыдно торчащим над городом сло-манным зубом.
Это сейчас городишко вырос, превратившись в громадный, мирового значения научный центр с всемирно известным НИИ по разработке нейро-психотропных средств, а в то время, когда строительство только-только начиналось и на Чертовом болоте лишь едва-едва обозначились контуры будущего гиганта науки им. Халимбекова...
Впрочем, уже и тогда лет Старой Квакше насчитывалось немало. Сотен пять, а то и все шесть по преданиям да старинным летописям, и герб у городка был весьма любопытный.
На черном поле, поддерживаемая с двух сторон здоровенными яростно скалящимися медведями, сияла изумрудом большая лягушка, перевитая голубой лентой. Над головой ее порхали три белые вороны. В левой передней лапке лягушка сжимала меч, в правой - здоровенный лук, задние лапки держали громадную стрелу, больше похожую на пику. Над всем этим воинственным безобразием вился алый вымпел, также поддерживаемый бурыми медведями, но уже ростом поменьше и не такими свирепыми. На вымпеле золотом змеилась надпись: "Старая Квакша". Как уверяли староквакшинские экологи и зна-токи геральдики, изображена на гербе была не жаба какая-нибудь, не пипа суринамская и не шпорцевая лягушка, а именно квакша.
Как попало сие земноводное на герб, чем таким было знаменито и откуда пошло столь замеча-тельное название "Старая Квакша" - история наша умалчивает. Впрочем, если вы так уж сильно заинте-ресовались, можете посетить староквакшинский краеведческий музей и порыться в архивах. Чем черт не шутит, может, что и откопаете.
Староквакшинцы, надо сказать, весьма гордились, да и посейчас гордятся своим городом, гербом и квакшами, в изобилии обитающими в окрестных болотах. Так что когда в злосчастном 79-м году обла-стные власти попытались было переименовать городок в Остроуховск в честь героя гражданской войны и бывшего начальника областного НКВД, население Старой Квакши взбунтовалось. Были разбиты все до единого стекла в здании горисполкома, к тому времени выросшем в девятиэтажную башню, а на площади перед ним проведен бурный митинг с потрясанием кулаков, громкими воплями и скандирова-нием: "Руки прочь от Старой Квакши".
Областные власти, никак не ожидавшие столь бурной реакции, слегка струхнули и решили оста-вить город в покое. Впрочем, скорее всего, истинная причина столь небывалой уступчивости властей заключалась в телефонном звонке профессора Берга, мирового светила и в то время еще директора НИИ им. Халимбекова, одному небезызвестному министру...
...Осенью 1959 года ни о чем таком никто и не помышлял, контуры НИИ лишь маячили в чьем-то разгоряченном воображении, а профессор Берг, совсем еще не старый (впрочем, и тогда уже бывший мировым светилом), длинный как жердь и столь же тощий, в длинном светлом плаще, мягкой серо-бежевой шляпе, зажав в зубах пенковую трубку, быстро шагал от вокзала по направлению к гостинице, сердито посверкивая стеклами круглых очков в металлической оправе, тех самых знаменитых очков, что довели до нервного припадка не одного студента и аспиранта, и выговаривал недовольно-скрипучим голосом хорошенькой девчушке лет семнадцати с огромными в пол-лица карими глазищами и слегка покрасневшим от холода остреньким носиком, едва поспевающей за разъяренным светилом вприпрыж-ку.
- Вы, Лизавета Дариевна, удивляете меня. Я ведь просил вас, золотце, связаться с Брониславом Кузьмичом, обрисовать ситуацию и настоятельно (при этом профессор неожиданно остановился, так что девчушка чуть не врезалась носом в его плащ, и поднял вверх длинный и корявый, как ветка, указатель-ный палец), заметьте, настоятельно рекомендовать ему отказаться от этой затеи. И что же я наблюдаю?!
- Но, Игорь Карлович, - девушка запыхалась и едва переводила дух, - но, простите...
- Нет, это вы простите, золотце, - фыркал Игорь Карлович, лихо меря шагами Васильевский пе-реулок. - И не возражайте мне, золотце. Лекцию по прикладной психиатрии я здесь читать не буду, увольте! Хотите, чтобы на меня весь ученый совет ополчился? Да что там совет... Вы, золотце, видать, всякое соображение потеряли!.. Однако мы пришли? - обернулся Берг к девушке, останавливаясь у две-рей гостиницы. - Ну, не хнычьте, не хнычьте. Вы, надеюсь, о номере позаботились?
- Да, Игорь Карлович, но мама сказала, что у нас Вам будет лучше...- Лизавета Дариевна тонень-ко всхлипывала, растирая кулачками слезы по замерзшим щекам.
- Лучше! - профессор засопел, - лучше... Ну хватит плакать, золотце... Где ваш платок? Вот, дер-жите. Вытрите лицо и прекратите немедленно реветь, здесь и без вас довольно сыро. Скажите на ми-лость, мама сказала... Лучше!.. Ну ладно. И далеко это?
- Нет! - девушка вытерла глаза и заметно оживилась, - что вы, Игорь Карлович, совсем недалеко, на 1-й прачечной.
- Где? - брови профессора высоко взлетели вверх, будто намеревались совсем спрыгнуть со лба и упорхнуть в серо-голубую осеннюю дымку.
- Ой, - девушка смущенно захихикала, закрыв рот ладошкой, - на улице 1-й Свободной Прачки.
- Что еще за... - начал было профессор, но тут на них налетел маленький вихрь в виде совсем юного, лет 14, существа с торчащими в стороны косичками, острым носиком, карими глазенками и пронзительным голоском, да и вообще вихрь сей был удивительно похож на спутницу профессора.
- Ах, вот вы где!!! - вопил вихрь, дергая профессора и его спутницу во все стороны сразу. - А мама все спрашивает, где это вы!!!
- Стой, Мара, - приказала Лиза, вырываясь из цепких объятий и отбегая на безопасное расстоя-ние, - стой! Ты нас сейчас совсем закружишь. Познакомьтесь, Игорь Карлович - это моя сестра, Амаран-та.
Профессор, несколько ошалевший от такого приема, чуть приподнял шляпу, а Лиза продолжала.
- Мара, беги домой, скажи, что мы сейчас будем. И попроси папу, пусть позвонит Брониславу Кузьмичу и скажет...
Последние слова она произнесла уже в пустоту. Мара исчезла так же быстро, как и появилась.
- Вам не о чем беспокоиться, Игорь Карлович, все будет в порядке...
- Вы мне не говорили, золотце, что у Вас есть сестра, - добродушно заметил профессор. - Слав-ное существо. Впрочем, идемте.
Они пошли вверх по длинной извилистой улице, почему-то гордо называемой проспектом Лени-на. Темные кривые клены аккуратно роняли на них желтые с зелеными прожилками листья. Дома вокруг казались то сказочными теремами, то избушками на курьих ножках. Редкие машины проносились мимо, разбрызгивая вокруг лужи, редкие прохожие, обгоняя их, непременно оборачивались и с интересом рас-сматривали профессора. Улица, казалось, была наполнена ароматом опадающей осенней листвы, сме-шанным с дымом костров и топящейся где-то неподалеку бани.
Воздух подрагивал едва от прохлады и обилия испарений. Солнце, выглянув из-за серо-белой кудлатой тучи, с любопытством рассматривало свое отражение в большой луже, которая вопреки всем законам физики не стекала сверху вниз по улице, как вполне естественно можно было бы предположить, а уютно разлеглась томным озерцом посередь дороги.
Лужа эта весьма заинтересовала профессора, но тут они свернули в какой-то переулок, потом еще в один...
- Вот мы и пришли, - сказала Лиза, показывая на маленький симпатичный теремок с коньком на крыше, скромно притаившийся за большим двухэтажным домом, сияющим свежей зеленой краской, с резными наличниками, ажурным карнизом, черепичной крышей, отсвечивающей карминно-красным, и большим пузатым балконом. Прямо под балконом над дверью висела вывеска:
"Дом культуры железнодорожников им. Альберта Эйнштейна".
Профессор Берг остановился как громом пораженный, и Лиза почти силком втянула его во двор своего дома. Дверь отворилась. На пороге появилась женщина лет 40-45 с огромными же, как у Лизы, глазами, только не карими, а ярко-ярко синими, с таким же остреньким носиком, чуть выгнутыми тон-кими бледно-розовыми с синеватым ободком губами. Тяжелые косы были уложены вокруг головы и сияли на солнце золотистым нимбом. Увидев гостей, она заулыбалась.
- Ну, наконец-то. Где это вы пропадали?.. Проходите, проходите. Все уже на столе, только вас ждем...
- Но, Василиса Мефодьевна, - бормотал смущенный профессор, входя в дом и снимая плащ и шляпу, - это, наверное, не совсем удобно. Мне не хотелось бы вас стеснять...
- Помилуйте, какое стеснение! Мара, накрывай на стол! Лиза, проводи гостя в ванную. Джина, сходи, поторопи папу. Гость уже в доме...
Большая черная кошка при этих словах мягко спрыгнула с окна и, мурлыкнув, выскользнула за дверь.
- Умылись? - продолжала хозяйничать Василиса Мефодьевна. - Вот и хорошо. Располагайтесь пока в гостиной, Дарий с Брониславом сейчас подойдут.
И точно. Профессор только-только уместил свое длинное тело в кресле, только-только развернул "Староквакшинскую правду", как вернулась кошка, по-хозяйски прыгнула к нему на колени и заурчала. Вслед за кошкой в гостиную вошли двое. Один - громадный, черный, похожий на медведя, такой же с виду неуклюжий и тяжеловесный. Второй - маленький, толстенький, круглый как колобок, мало того, еще и совершенно лысый.
- Игорь!!! - зарычал "медведь" и полез обниматься.
- Дядя Броня! - раздался восторженный писк, и на шею "колобку" дикой кошкой прыгнула вере-щащая от счастья Мара.
- Ну вот все и в сборе, - удовлетворенно заметила Василиса Мефодьевна. - Дарий, отпусти Игоря, ты ему все кости переломаешь. Мара слезь с дяди Брони, можно подумать, вы сто лет не виделись, а не вчера расстались. Прошу всех к столу.
И все направились в столовую, где был накрыт большой круглый стол и где уже сидела доволь-ная, раскрасневшаяся, сияющая как новенький пятак Лиза.
Обед, однако, прошел в молчании. Мара, правда, начала было щебетать о чем-то, но, натолкнув-шись на грозный папочкин взгляд, притихла. Чай перешли пить в гостиную.
- Мара, убери со стола, - приказала мать, как только мужчины вышли.
- Ну-у-у, - заканючила девчонка, дергая себя за косичку, - пусть Лизка, у нее это лучше получа-ется.
Лиза чуть повела бровью, и глубокие тарелки, торопясь и подпрыгивая от нетерпения, стали складываться стопкой. Ложки при этом выскакивали из тарелок и, аккуратно стряхнув остатки супа, со-бирались рядом в кучку.
- Лиза, не балуй, - поморщилась Василиса Мефодьевна, - Маре тренироваться нужно, а ты пой-дешь со мной в гостиную.
В гостиной мужчины, рассевшись вокруг журнального столика, горячо спорили. Чай стоял не-тронутым.
- Но послушай, Игорь, - возмущался Бронислав Кузьмич, - ведь ты же меня без ножа режешь! Ведь все билеты распроданы в драку-собаку, и вдруг все отменить! Да меня завтра на клочки разорвут!
- Не разорвут, не преувеличивай...
- Какое преувеличивать! О чем ты?!
- Нет, в самом деле, Игорь, в чем дело? - вмешался в разговор Дарий. - Если только в совете, то...
- Да совет ни при чем! Меня и без совета пасут так, что...
- Господи, - всплеснул руками Бронислав, - пасут его! Да нас всех тут пасут, и ничего...
- Ну, право, Игорь, что ты как мальчишка... А ты, Броня, не горячись. Тебя пасут - это одно, а его - совсем другое, верно, Игорь? Может, и правда, лучше...
- Брось издеваться, Дарий, - профессор вскочил и заметался по комнате.
- В самом деле, Дарий, по-моему, ты немного перегнул, - вмешалась Василиса. - Сядь, Игорь, не суетись. Пусть концерт состоится, а потом о нем забудут. Ведь это же не сложно, Игорь?.. Согласись... - Василиса глянула прямо в глаза профессору. - Согласись... - протянула она нараспев.
- Вот и ладненько, - вскочил Бронислав Кузьмич. - Вот и хорошо. Вы тут все обмозгуйте пока, а я пойду сцену подготовлю, да Лео пну, чтобы задницу свою толстую приподнял.
- Кто это? - заинтересовался Игорь Карлович.
- Да так, помощничек один, страшный кретин... Ну, я побежал.
И Бронислав Кузьмич, весьма довольный, выкатился из дома...
...Вечером того же дня на сцену холодного прокуренного насмерть клуба железнодорожников имени Альберта Эйнштейна поднялся ученый с мировым именем, профессор Игорь Карлович Берг. Он подошел к самому краю сцены, хитро глянул в битком набитый зал и сказал:
- Ну и накурено же у вас, хоть топор вешай.
Стекла очков его при этом зловеще блеснули в свете прожектора и...
"...и мы все, 220 человек оказались на берегу моря. На склоне горы. Ветерок приятный, тепло... травка зеленая. Я даже пальто снял. Сначала думал - галлюцинация, про штучки профессора-то наслы-шан. Смотрю на Кольку Спицына из второго отдела, а у него глаза круглые-круглые. В бок его толкнул, чего видишь-то? Море, говорит, гора, песок белый... И тут профессор говорить начал, мол, рассаживай-тесь поудобней, места всем хватит. Стал объяснять про мозг, какой это сложный орган, про его возмож-ности. Картинки разные показывал, аппараты какие-то. Я не запомнил. Очень быстро показывал и много всего. Ракету помню. Профессор сказал: "Вот на таких мы будем летать в космос". Ленька Брысь еще крикнул: "И на Луну полетим?" А профессор говорит, нет, на Луну американцы полетят, но мы все рав-но первыми будем... В чем будем первыми, я не понял, наверное, отвлекся, меня как раз Колька Спицын о чем-то спрашивал... А, про девушку... Спросил, не вижу ли я девушку на воде? Я на море посмотрел, и впрямь какая-то девушка по воде, как по дороге, шла. Профессор ей что-то сказал, а она протянула руку и сняла с неба солнце, подула, и солнце превратилось в охапку солнечных зайчиков. Она стала к каждо-му подходить и вручать по такому зайчику... Когда все раздала, стало темно, я оказался дома, в постели. Когда кончилась лекция и как шел домой, не помню..."
(Из архива КГБ, личное дело профессора Берга Игоря Карловича, выдержка из отчета, сделанно-го в час ночи ... сентября, 1959 года агентом Август-7).
"...Агент Август-7 на следующий день сообщил, что никакого профессора Берга он не знает и ни на какой лекции не был, а ходил с женой в кино. Примерно то же говорили и другие зрители, присутст-вовавшие на лекции. Август-7 был подвергнут медицинскому обследованию, в частности, гипнозу. Од-нако после первого же сеанса агент заболел нервным расстройством и через месяц усиленного лечения был отправлен на пенсию по состоянию здоровья..."
(Из архива КГБ, личное дело профессора Берга Игоря Карловича, из доклада капитана Соева).
...Вечером того же дня профессор Берг стоял на крыльце клуба и смотрел на звезды. Вышла Ли-за.
- Неплохо получилось, - добродушно ухмыляясь, заметил профессор. - И вы, Лизочка, молодец. Славно придумали с зайчиками...
На липу рядом с клубом тяжело опустился ворон и хрипло каркнул. Скосив глаз на Лизу, он ясно произнес:
- Это только начало.
- Начало, - согласно кивнул профессор, - все еще впереди...
- Будь осторожен, не потеряй цепь, - предупредил ворон и, тяжело взмахнув крыльями, улетел в ночь.
- Что это, Игорь Карлович? О чем он?
- Ничего, Лиза, ничего, - неожиданно мягко сказал профессор и слегка обнял девушку. - Все уз-наешь в свое время. Он прав. У тебя все еще впереди...

Светлана ЖУКОВА
ВОРОНА

Ну кто сказал, что мы, вороны, хуже других птиц. Только и слышишь: "Вороны каркают к плохой погоде!", "Вороны раскричались - быть беде!", "Вороны только по помойкам шныряют, а вот во`роны мудрые". Мы не каркаем - мы поём! А что погода портится или у людей проблемы случаются то мы-то тут причем? И чем, скажите, современные шлягеры лучше нашего карканья? Тем, что их поют тощие размалеванные обезьяны? "Мальчик-гей, посмотри на меня веселей…" "Я сошла с ума…" "Снегири не гири…" Кошмар! Нас хоть никто не понимает. Вон Мадонну тоже никто не понимает, а какая звезда! И нас когда-нибудь оценят и полюбят.
Мы, вороны, хорошие песни поем. О чудесной сырой погоде, о том, что на помойке можно найти замечательные вещи. Мы по помойкам не шныряем - мы подношения собираем от благодарных слушателей. Ни у одного во`рона нет столько добра сколько у нас, ворон. Какие же они мудрые, если не понимают, что существует множество вещей, облегчающих жизнь и делающих ее приятной. И кто же получается умнее? То-то. Ой, я вчера возле своей сосны нашла кусок сыра не какой-нибудь пошехонский, а настоящий швейцарский. Я его сразу узнала: дырки больше спичечной головки и плесенью покрыт. Всем известно, что лучший сыр с плесенью! Не иначе поклонники подарили. Только мне не понравился, вкус странный. Что в нем люди находят? Колбасные шкурки вкуснее.
Сегодня я петь не буду. Что-то меня подташнивает. Возможно, по моей любимой луже машина проехала, а я-то из нее вчера пила.
Конечно не все вороны умные. Моя соседка с дуба настоящая дура. Такие позорят весь вороний род. Представляете, приволокла себе в гнездо женские сапожки хорошие, чистенькие, всего-то замочек сломан. Говорит: "Смотрите, я теперь самая модная ворона в мире!". Точно со своего дуба ночью рухнула! Куда она летать-то в них будет, модница? Лето на дворе, лапы запотеют! И на каблуках она ходить не умеет, у нее же лапы кривые. Стыдоба! Я вот в свое гнездо только нужные вещи тащу. Вчера лампочку нашла. Будет в моем гнезде светло по ночам. Дятел сказал, что еще розетка нужна. Жду теперь, когда люди розетку вынесут. У меня даже зеркало есть в полный рост. Не в каждом гнезде такое отыщешь. Люди каждый день их выбрасывают. Съедят шоколадку, зеркало скомкают и кидыть в окошко. А я расправила, к сучкам прикрепила, и готово! Испортится - всегда поменять можно. Моей соседке вовек не додуматься! Притащила маленькое, стеклянное. Оно же бьется! Неосторожное движение - и нет зеркала. Зато хвасталась пол-дня. Будет еще осколки выметать. Кто сказал, что вороне зеркало ни к чему!? Вороны тоже за модой следят. Вот я себе колготки итальянские подобрала, новенькие, еще в упаковке из газеты. Тюбик французской помады мне дама со второго этажа подарила. Поставила на открытое окошко, а я не постеснялась и взяла, еще и лак для волос прихватила, он рядом стоял. Я давно заметила, что этой даме нравятся мои песни. Когда я пою, она стоит у окна и подпевает.
Всяких колечек, цепочек и сережек у меня не сосчитать. Ценителей настоящей музыки много, каждый день что-нибудь дарят. Я, в отличие от Мадонны, под фонограмму не пою.
Еще у меня чайник есть. Мужик с четвертого подарил. Я только запела, а он как кинет чайник в окошко. Да как точно! Прямо у моих ног на сучке повис. Видно знает, тяжело домой нести, специально поближе подбросил. Стану в нем ванны горячие принимать. Дама со второго купила шампунь, который в телевизоре на шестом рекламируют. Тарелки им моет и поет мои песни. Клювом чую, она шампунь мне подарит. И тогда я намою перья, набрызгаю их лаком, накрашу клюв французской помадой, разукрашу себя, любимую, колечками и цепочками и в новых итальянских колготках полечу к Ваньке-ворону. Увидит он меня, сердечко от восторга затрепыхается, и скажет он мне: "Здравствуй моя жар-птица ненаглядная!".

navecher design © 2004 - 2006